Надсада - Страница 104

104

Поразило и даже польстило ему и необычное имя женщины – Леокадия Петровна Вальц.

«Это тебе, Витька, не какая-нибудь там Катерина Ивановна, – отчего-то вспомнился приятель с его домашней работницей. – Тут, видать, иная, белая кость…»

Понравился Леокадии Петровне и сам Белов: трезвостью, предупредительностью, хорошим природным умом. Будучи человеком воспитанным, она своей охотой взялась и за его воспитание, преподавая уроки поведения за столом, в обществе, подбирая и закупая для него нужную литературу, диски с музыкальными записями, рассказывая о художниках, музыкантах, ездила с ним по магазинам, когда требовалось пополнить его гардероб, и таковой у него в Иркутске не имел ничего общего с тем, что был в райцентре, – где нашлось место четырем-пяти дорогим костюмам, десятку рубашек и такому же количеству галстуков, ну и всему прочему, что может понадобиться деловому человеку для выхода куда бы то ни было.

Он одевался и как бы заново учился ходить, сидеть, разговаривать, а она смотрела со стороны, вставляла свои замечания, сокрушаясь про себя о том, что он и в приличном костюме остается «мужиком», хотя уроки Леокадии Петровны, конечно, для Белова не проходили даром. Он менялся на глазах, его даже начинало заносить, и он затевал с нею что-то вроде словесной дуэли. Короче, сильная натура Белова проявлялась и здесь, что его учительница отмечала как факт обнадеживающий.

Все эти новшества в его жизни, конечно же, образовались неслучайно, а от входящего в него с годами убеждения, что деньги – это только средство для достижения поставленной цели, но никак не цель, ради которой стоит жить. К такому убеждению привел его приятель Курицин, который время от времени выезжал в Иркутск на концерты знаменитостей, посещал выставки художников, имел знакомства в сферах культуры, искусства.

– Лес, охота, рыбалка, банька в тайге – это, конечно, замечательно, – говорил он иногда. – Природа – это вообще замечательно. Но есть иные сферы – человеческие, культурные, духовные, где музыка, живопись, литература. Где дух человеческий парит так высоко, как нигде больше. Подпитаешься всем этим и жить начинаешь как бы с чистого листа. Не-эт, зря ты всего этого сторонишься, зря-а…

Курицин краснобайствовал, а его, Белова, раздирало любопытство вперемежку с завистью. Он и в самом деле никогда не знал того мира, в котором с детства жил приятель. И решил попробовать соприкоснуться с тем миром, но самостоятельно, без поводыря, каким мог стать для него приятель. Во всем этом помогала ему разобраться теперь его новый секретарь.

Исходя из личных запросов женщины, была переоборудована вместительная четырехкомнатная квартира, где нашлось место для отдельного санузла, комнаты для нее и кабинета для него, гостиной и – само собой – кухни.

Его не интересовало прошлое женщины, но он знал, что у Леокадии Петровны была тридцатилетняя дочь, которая проживала в Петербурге, будучи то ли искусствоведом, то ли музыковедом в области органной музыки. Фотографию Милы (Леокадия Петровна называла дочь ласково Милочкой) он постоянно видел рядом с компьютером, за которым та сидела, выгнув спину, как танцовщица. Лицо это притягивало его взгляд, когда бывал рядом и слушал отчет секретаря. Не потому, что оно нравилось ему, а потому, что это была женщина из того мира, который он решил приспособить под себя. Именно приспособить, как привык приспосабливать все и всех, с чем и с кем соприкасался.

Странную особенность в своем работодателе, как про себя его называла, заметила и сама Леокадия Петровна и однажды осмелилась спросить:

– Владимир Степанович, вы были бы не против, если бы Мила приехала в Иркутск недели на две погостить?

– Как же я могу быть против? – спросил, почувствовав, как спины его коснулось нечто вроде холодка от внезапно распахнувшейся створки окна, – такое с Беловым бывало всегда, когда предстояла трудная, но увлекательная охота на зверя.

– Я о том, чтобы пожить здесь, со мной, – она вам никак не помешает.

– Да что вы, уважаемая Леокадия Петровна, я буду только рад познакомиться с вашей дочерью и пообщаться с человеком из совершенно чужого мне мира. Пусть живет столько, сколько захочет, лишь бы вам обеим было хорошо. Только о приезде дочери сообщите заранее.

Женщина повернулась к нему, и Белов увидел в ее глазах слезы.

– Спасибо вам, Владимир Степанович, за понимание. Милочка для меня – весь белый свет. Вы не интересовались, а я вам не говорила, что в свое время пошла на то, чтобы продать квартиру, так как нужны были деньги на обучение и жительство дочери в большом городе. Очень уж хотелось, чтобы Милочка получила фундаментальное образование. В дальнейшем рассчитывала взять кредит или приобрести квартиру в рассрочку, но эта постоянная экономическая неустойчивость в государстве сделала мое намерение невозможным. Пока невозможным…

– Сейчас ведь такой необходимости нет, а квартира у вас будет. Я даже могу пойти на то, чтобы купить ее для вас, скажем, в ближайшую неделю.

– Что вы что вы! – испугалась Леокадия Петровна. – Вы и без того взяли на себя лишние хлопоты по моему здесь содержанию. И еще, Владимир Степанович, я хотела бы вас попросить…

– О чем же?

– Нельзя ли перевезти сюда пианино – в гостиной для него место найдется. Есть у меня хороший инструмент, доставшийся мне еще от мамы. Знаете, и бабушка, и мама мои были музыкантшами, причем незаурядными. Пианино стоит у моих знакомых, инструмент хоть и старый, но замечательный, дорогой.

– Конечно, Леокадия Петровна, конечно, – поспешил согласиться Белов. – Ваша дочь, наверное, тоже играет?

104