Все трое смотрели куда-то в пол, не зная, как реагировать на только что произнесенный новым мэром монолог. Между тем на столе появился поднос с рюмками и бутылкой коньяку – его принесла секретарша. Курицин наполнил рюмки, подал каждому, добродушно улыбнулся:
– Коллеги! Я благодарю каждого из вас за работу, и, наверное, то же самое сделал прежний глава, когда прощался с вами. И давайте без обид. Ваша беда лишь в том, что каждый из вас впитал прежний стиль руководства районом, и отступить от сложившегося стереотипа мышления будет очень непросто. Но это вовсе не значит, что я расстаюсь с тобой, Сергей Николаевич, и с тобой, Владимир Михайлович. В ближайшие полторы-две недели я готов буду предложить каждому из вас достойные места работы.
С талантом управленца надо было родиться, и Курицин с таковым родился. В считаные дни пересмотрел личные дела всего штатного состава администрации, поочередно пригласил к себе заведующих отделами, которые выходили из его кабинета взмокшие и растерянные. Вопросы задавал неожиданные и, казалось, порой не имеющие никакого отношения к делу.
– А как бы вы приоделись к приезду гостя из-за рубежа? – спрашивал какую-нибудь рядовую чиновную особь. – Ну вот пришел бы он в администрацию и захотел познакомиться с работой вашего отдела?.. И как вы считаете: можно ли считать брючный костюм стилем деловой женщины?
Отваливался к спинке стула, смеялся, показывал рукой, мол, аудиенция окончена.
Особь вставала со своего места, поворачивалась спиной к шефу и шла к двери. Шла, втянув голову в плечи и чуть ли не спотыкаясь на каждом шагу.
– Весело тут у тебя, Витек, – не сразу обратил внимания новый мэр на незаметно вошедшего Белова, который стал свидетелем только что развернувшейся перед его глазами сцены «тестирования».
Курицин перестал смеяться, глянул исподлобья на приятеля: обращение «Витек» должно было опустить его с небес на землю. И ответ последовал:
– А ты как бы хотел, Вовчик? Я должен знать, с кем предстоит работать целых пять лет. Мне паразиты и дураки не нужны, мне нужны хорошие, знающие исполнители.
– Почему же только исполнители? – усмехнулся Белов.
– Потому что в доме должен быть только один хозяин. Ну а в рамках своих непосредственных обязанностей – пожалуйста, проявляй инициативу. Не запрещаю.
– И мне так же… разрешаешь проявлять инициативу? – продолжал задирать Курицина усмехающийся Белов.
– Ты, Владимир Степанович, ее, эту самую инициативу, проявил только что. А если серьезно: по делу ко мне или так, поздороваться зашел? – так же, не теряя самообладания, продолжил новый мэр.
– Уже запросто, по-товарищески и зайти нельзя, – ворчал, с кривой усмешкой на губах, Белов. – Ты бы хоть для начала присесть предложил да чаю покрепче. Устал я. Позавчера приехал из Иркутска и почти двое суток мотался по лесосеке.
– Что-то долгонько пребывал в Иркутске. Жена твоя звонила, мастера с участков доставали. Хотя… – сделал паузу Курицин. Я и сам на некоторое время выпадал из череды повседневных дел.
С давних пор их знакомства на сугубо личное было как бы наложено табу. Ни Курицин, ни Белов никогда не рассказывали о своих связях с женщинами, о своих пристрастиях и симпатиях. Виктору Николаевичу не позволяло это делать его почти аристократическое воспитание. Белову – присущие его роду черты характера и еще, может быть, вера. Именно вера, корни которой уходили к старообрядчеству, о чем он никогда не думал, но что жило в нем помимо его воли. И сейчас он, не колебаясь, съязвил:
– Ты что: деньки мои считал? Не было и не было, а с женой я и сам как-нибудь разберусь, прижму хвост, чтобы не названивала.
– Прижми, лишние разговоры ни к чему…
– Я сделаю так, как посчитаю нужным, – спокойно оборвал приятеля Белов, которого начала раздражать самоуверенность Курицина. – Ты в это кресло сел, чтобы дело делать.
«Ишь ты, – подумалось неприязненно. – Указывать он мне будет. Высоко взлетел, да скоро позабыл, благодаря кому взлетел. Ежели надо будет, на грешную землю опустить нетрудно…»
Хамовитость приятеля раздражала и Курицина.
«Потешь себя мыслью, что ты еще чего-то стоишь… Потеэшь… – думал и он мстительно. – Только где стоишь, там и сядешь…»
Но что бы ни думали в данный момент эти два человека, каждый из них прекрасно осознавал, что поврозь им сейчас нельзя – слишком многое связывает, и слишком многим они обязаны друг другу.
– Я, Степаныч, на это место главы района уж во всяком случае пришел не хапать, – схитрил Курицин. – А коли не хапать, то и держаться за это место не буду. Кое-какой капитал и у меня прикоплен – не пропаду. Только будет ли оттого польза хотя бы нашему с тобой бизнесу?
– Ладно, не задирайся, – в другом тоне заговорил и Белов. – Можешь считать, что я просто зашел поздороваться.
– Тогда – здравствуй, Владимир Степанович, – выдавил из себя радушную улыбку новоиспеченный мэр. – А теперь о деле. Еще недавно я думал примерно так: вот изберут главой, проведу во благо населения две-три программы, и будем мы с тобой бабло ковать, создавая свою собственную империю. Сегодня я понимаю еще и другое.
– И что же? – насторожился Белов.
– Во время предвыборной кампании я встретился с добрым десятком тысяч жителей Присаянского района. Поначалу был просто азарт и желание в чем-то обойти соперников. Потом вдруг неожиданно для себя стал видеть глаза людей, в которых и вера, и надежда, и злоба, и отчаянье. Весь спектр чувств, кроме любви. Любви, конечно, не ко мне как к кандидату. Хотя бы друг к другу, к своей земле, на которой жить детям, внукам. Так по крайней мере должно было происходить в идеале. Именно за эти ценности люди должны были прийти на свои участки и проголосовать. Однако более всего меня поражало в этих глазах равнодушие. Бездна равнодушия, которое потом вылилось в проценте проголосовавших. Подавляющее большинство населения отсиделось по своим норам и это далеко не самая затурканная часть избирателей – учителя, врачи, в общем – интеллигенция, черт ее побери! А вот бомжи, что прячутся по канализационным коллекторам и которым выдали по какой-нибудь полусотке, наркоманы и пьянчуги явились на избирательные участки в полном составе.