Надсада - Страница 93

– Ну кака ж ты дура, невестушка, – приобнял Людмилу за плечи. – Бабье дело быть при мужике. Подмогать ему. Заботиться. Ты свою обязанность сполняшь…

– Не нуждается он во мне – вот в чем беда! – почти выкрикнула Людмила. – Не нуждается в моей заботе, в моем участии. И только твердит: искусство, искусство…

– Как же не нуждается, – возражал Данила. – Во-он сидит, тебя поджидат, хотя, может, и не сознает того, потому как избалован вниманием супруги. Знат, что придешь, накормишь, обогрешь словом…

– Может, вы и правы, – тихо обронила женщина, и в глазах ее Белов увидел слезы надежды. – Все-таки хорошо, что Коля выздоравливает и все у нас будет ладком, – прошептала. – Хоррошо…

– Добро, – так же тихо в тон невестке прибавил от себя и Данила.

Они уже подходили к лавочке, на которой сидел дорогой им человек – осунувшийся, похудевший, с запавшими глазами, в которых, если вглядеться, сильнее, чем прежде, отражалось внутреннее желание жить.

* * *

После операции организм Николая восстанавливался быстро, чему способствовало и настроение самого пострадавшего. О его выставке писали газеты, публиковали репродукции картин толстые, входившие в моду, глянцевые журналы, каких уже в девяностые было в изобилии.

Отцу обрадовался несказанно: поднялся навстречу, пошел с раскрытыми объятиями.

– В этой жизни имеет смысл только то, что ты кому-то можешь быть нужен, – сказал, усаживаясь так, чтобы видеть обоих посетителей – отца и жену. – Вы да еще мама – мой оберег.

– А дети? – не без нотки ревности в голосе спросила Людмила.

– Дети – радость. Они сами нуждаются в постоянной опеке и поддержке. Вы же – равные мне, оттого и спасительно всякое ваше появление у постели больного.

– Как-то ты, сынок, мудрено сказывать. Будто заученное из книжки, – заметил Данила.

– Он сейчас со всеми так разговаривает, – подтвердила Людмила. – Мэтр, одним словом. В общем, признанный мастер, – тут же поспешила пояснить непонятное для свекра слово.

– Уж не знаю: метр иль километр, а для нас с матерью все одно – сын. Для тебя ж, невестушка, – муж, – с улыбкой по-своему истолковал сказанное Данила, который прекрасно понимал игру слов.

– Как там на выселках, как Иван Евсеевич? – повернулся к отцу Николай.

– Вот, не успел еще сил как следует набраться – и уже о выселках, – раздался за спинами сидевших на лавочке голос Евдокии. – А я как вошла в ограду-то и вижу – сидят, никого не замечают. Вот, думаю, и подберусь, послушаю, о чем говорят… Ты-то, Даня, как тут оказался?

– Добрые люди подмогли, – ответил, всматриваясь в лицо жены, которую не видел более полумесяца.

Лицо бледное, вкруг глаз добавилось морщинок, вроде как уменьшилась фигурой.

«Верно, похудела», – подумалось ему.

Вслух же сказал:

– Слетаю, думаю, на подмогу, вас всех увижу, да и сыну обскажу выселковские новости.

– Какие уж там у вас новости, – с той же ноткой ревности в голосе вставила свое невестка.

– Там, Люда, конечно, не Москва, но там что ни человек, то своего рода личность. И уж грызть глотки друг другу из-за какой-нибудь стодолларовой бумажки не будут, – отозвался на разговор близких сын.

– И у нас, Коля, случатся. Мало того, все более случатся, – заметил Данила. – Все чаще слышишь: то там кого пырнули ножичком, то сям ограбили. Тревога в людях, растерянность. Раньше-то не запирали калиток и дверей, теперь же решетки на окошки стали ставить. Один Васька Косой чего стоит. Попортил он крови охотникам – все норовит напакостить на участках. И у меня побывал на базе, тока я ему пригрозил, что пристрелю. Пока не лезет, да все одно наглет на глазах. Скоро опять полезет.

– Какой еще Васька?

– Есть у нас в райцентре таковский. Браконьер и жулик. Теперь и вовсе обнаглел. А в опчем, ну их к ляду всех. Работай, рисуй свои картины, ни на кого и ни на что не оглядывайся. Жену свою привози в Сибирь – пускай привыкат. А то она совсем одичала без мужика. Мать вон твоя никуда из Сибири ехать не хочет.

– Куда я от тебя поеду? Мне везде хорошо, где есть ты, – откликнулась Евдокия. – Ты бы уж лишнего-то не говорил…

Данила улыбнулся, ближе придвинулся к сыну.

– А давай купим вам домик в райцентре? Будете подле нас с матерью. Чай, и вы уже не молоды.

– Нет уж, я из Москвы никуда не поеду, – недовольно сказала Людмила. – Чего придумали – Москву поменять на какой-то райцентр в глухомани. У меня дети, да и Николаю надо свои работы пристраивать. Сюда он может приехать, жить сколько понадобится, общаться с художниками, устраивать вернисажи. А там что?

– Я ж не говорю насовсем. Просто иметь домик – нечто вроде дачи. Приехали, пожили друг возле дружки, а там – делай что хочешь. Николай, предположим, перебрался на выселки, ты, Люда, вернулась в Москву.

– В самом деле: устраивайтесь поближе к нам, – вступила в разговор и Евдокия. – У нас и жить полегче. Народ попроще. Воздух, природа. Что еще нужно?

– Я, мама, женщина городская. Мне хорошо только здесь и нигде более. Я ж не виновата, что в Николае староверческие гены проснулись. Дыхнул воздуха Сибири, и не стало для него ближе и дороже края. Прется сломя голову, летит от семьи, от жены, и ничем нельзя остановить. Да я и не против. Только надо знать сроки, надо думать о нас, надо не забывать о том, что мы с детьми его здесь ждем. Ждем каждый день, каждый час.

– Тут я с тобой, Люда, согласна. Обзавелся семьей, детьми – будь добр помнить об этом всегда, – поддержала невестку Евдокия.

– Да что вы на меня напали? – просветлел лицом Николай. – В том и был смысл последних лет, что надо было мне сформироваться как живописцу. Надо было найти и прочувствовать свою собственную тему. Вот сейчас, к примеру, я могу позволить себе некоторое послабление.