Надсада - Страница 135

135

– А дома крестьян, посельщиков? Как они тебе представляются и есть ли конкретные проекты? – намеренно нажимая на часто употребляемое архитектором слово «представляется», продолжал допрашивать Белов.

– Есть, как же им не быть.

– Так излагай по порядку и по возможности подробнее.

– Первую задачу, которую я перед собой ставил при проектировании, это чтобы дома были недорогими, – с прежней горячностью далее «излагал» Виталий. – Подъемными, то есть, по цене для среднего сельского жителя.

– Правильно, – одобрил Белов.

– Второе в том, чтобы дома были приспособлены для проживания сельского жителя в плане их традиционной бытовой культуры, но это уже детали, которые надо уточнять вместе с заказчиком.

– Тоже правильно. У нас староверы строили наособицу, переселенцы по Столыпинской реформе – смотря по той местности, откуда переселялись, а коренные сибиряки – по-своему.

– Так это мне и представляется, – согласился молодой архитектор.

– Послушай, Виталий, все, о чем ты мне сейчас рассказываешь, мне по-настоящему интересно, – неожиданно мягко сказал Белов. – Я готов уже в этом году заказать тебе проект, только несколько иной, чем тебе представляется.

– Правда?

– Абсолютная правда.

Архитектор схватил руку Белова и долго тряс ее, не выпуская.

Тот выждал паузу, уже по-деловому закончил:

– Согласен?

– Согласен. А как это вам представляется практически?

– Как закончу здесь свои дела, мы с тобой поедем ко мне в Сибирь. На месте все посмотрим и решим. Расходы по поездке я беру на себя. Ну что: поедем?

– Поедем.

– И – добро.

Владимиру Белову действительно было интересно общение с молодым архитектором, хотя саму затею он воспринимал не более чем сказку.

Время было предосеннее, дыхание холода ощущалось тем сильнее, чем ближе подъезжали к Саянам.

Несказанное разноцветье тайги завораживало, столичный гость ахал, всплескивал руками, то и дело открывал окно машины, высовывал голову навстречу ветру или просил остановиться. Владимир не перечил – останавливал автомобиль, ждал, пока Виталий сам не захочет ехать дальше.

Проехали одну деревню, другую, и вот уже Ануфриево, где Белов подвернул к родительскому дому.

У ворот, опершись на суковатую палку, стояла Татьяна Маркеловна, рядом – трехлетний внук Санечка – сын дочери Любы.

– Совсем позабыл мать, – поджала сухие губы. – Второй месяц голову не кажешь.

– Некогда было, да и уезжал по делам, – равнодушно ответил Владимир.

– Знаю я ваши дела: тока вид делаите – лишь бы ниче не делать. Ой, люшеньки-и-и-и…

– Хватит тебе об одном и том же. Голодные мы, собери что-нибудь поесть.

– А ето хто с тобой, че-то не признаю? – прищурила глаза.

– Это гость из Петербурга, зовут – Виталием, – ответил, улыбаясь, Владимир.

– С самого Ленинграду, че ли? – не меняя позы, допрашивала Татьяна.

– С него.

– Ой, люшеньки-и-и-и…

– А это – моя мать Татьяна Маркеловна, – обернулся уже к гостю.

Виталий с интересом осматривал дом Беловых, постройки, что-то зарисовывал и записывал в блокнот.

– Усадьба родителей – далеко не образец сибирской усадьбы, хотя и типична для наших мест, – заметил архитектору Владимир. – Я специально начал с нее. Отсюда поедем на выселки, вот там ты будешь иметь возможность осмотреть усадьбу староверов. Это уже по-настоящему интересно.

Привлекла внимание молодого архитектора печь. Виталий ходил вокруг нее, оглядывал, оглаживал рукой.

– Какая-то она у вас особенная – большая и теплая, даже если не растоплена, – обратился к хозяйке дома.

– Особенная – как не быть особенной, – с готовностью отозвалась Татьяна. – По старинному образцу кладена. Русская. А теплая она завсегда – так уж сотворена печником Хоменкиным – царствие ему небесное. Энто вот приступец, куда ставили зажженную лучину, а дым выходил в энтот вот крохотный дымоходец. Зимними вечерами пряли пряжу, вязали варежки, носки и друго. Песни пели.

– Читал я об этом.

– Читаное – энто чужое, а я вот сама вживу пряла при лучине-то. Вся молодость моя прошла при лучине. Ой, люшеньки-и-и-и…

На столе в объемистых чашках стояли молодая круглая картошка со сметаной, крупно нарезанное сало, холодец, помидоры, малосольные огурцы, собственной выпечки хлеб и прочая, свойственная этим местам, снедь.

Молодой архитектор ел с завидным аппетитом, по ходу подхваливая то, что собирался отправить в рот, чем особенно польстил старухе.

– Ешь-ешь, болезный, – придвигала к нему то одно, то другое.

«Хм, болезный… – отметил про себя Владимир. – Что-то новенькое появилось в лексиконе матери. Надо будет как-нибудь потом приглядеться…»

– Небось, такой-то еды в вашем городу и не бывало? – допрашивала гостя.

– Что вы, Татьяна Маркеловна, такую пищу я ел только в деревне у своей бабушки в Тульской области.

– Ажио в Тульской? – ужасалась Татьяна.

– В Тульской, – подтверждал тот. – А что вас удивляет?

– Дак я ж никада тамако не бывала.

– Я здесь у вас в Сибири тоже не бывал, а вот теперь, благодаря вашему сыну Владимиру Степановичу, довелось.

– Владимир-то Степаныч кого хошь припрет. Нет покоя ни себе, ни людям. Ездит и ездит, ездит и ездит, а вот мать попроведывать, дак ево нетути. Ой, люшеньки-и-и-и…

Не обращая внимания на сетования матери, Владимир встал из-за стола, поднялся за ним и Виталий.

Белову парень нравился. Нравился с самого Петербурга, неслучайно пригласил поехать с ним в Сибирь. Высокий, худощавый, с чистым тонким лицом и умными на нем глазами, с руками такими же чистыми и тонкими, но до всего касающимися. Одет он был в хорошие джинсы, серую куртку, на ногах – легкие крепкие ботинки. Голова покрыта шапкой рассыпанных в беспорядке темных волос.

135