Надсада - Страница 63

«И в самом деле – Курица, – неприязненно вспомнил как-то сказанное в адрес зятя отцом. – Ест, будто клюет, стараясь выхватить из-под клюва рядом клюющей птицы. Причем без разницы, что выхватить, – лишь бы склюнуть…»

Подобное в приятеле Владимир примечал давно, что особенно проявлялось в тайге, где за стол садилось до десятка, а то и более человек, и тут уж Курицин хватал все подряд – лишь бы успеть. Ведь как бывает за общим столом: вот кто-то зацепил с тарелки последний кружок колбаски, вот в чей-то желудок провалилась последняя сарделька, вот уплыла последняя нарезка ветчинки…

Будучи неглупым человеком, он понимал, что эта его жадность может быть кем-то истолкована по-своему, потому много говорил, смеялся каким-то придушенным смехом, хотя, скорей всего, на него никто не обращал внимания.

Насытившись, начинал говорить еще больше, еще больше и беспричинно смеяться.

Что до чисто деловых качеств, то Курицин был неплохим организатором, знал производство, однако по причине своей нелюбви к людям поступал с подчиненными жестко, а порой и жестоко. Не любил людей, поэтому не любил и платить: когда надо было кого-то поощрить, всегда находил какие-то лазейки в трудовом уложении, и человек уходил от него обиженным. Такое отношение создавало в леспромхозе обстановку нервозности, а где-то и озлобленности. Жесткость или даже жестокость кое-кто принимал за проявление силы, однако за всем этим скрывались самая прозаическая мелочность и желание лишний раз перестраховаться.

Все эти качества быстрее других разглядела в нем Люба, потому как сама произросла в семье сложных взаимоотношений между матерью и отцом, где первая отличалась непомерной скупостью и закрытостью для окружающих, а второй – непомерной щедростью и открытостью для каждого, кто встречался на его пути.

– Ну что, брат, Вольдемар Степанович, и скучно, и грустно, и некому морду набить в минуту душевной невзгоды?.. – наконец отвалился от стола. – Кооперативчик-то наш партаппаратчики – прихлопнули? Как настроение на грядущую жизнь?

– Настроение у меня, как всегда, отменное, а уж кто там и что там прихлопнул, тот в грядущей жизни, авось, и сам о какую колдобину ковырнется, – принял игру Белов. – Один прихлопнули – другой организуем. Я даже думаю, что правильно прихлопнули. Я тут на днях побывал в областном центре и кое с кем из знающих людей перекинулся мыслями. И сказано было примерно следующее: все дело в оперативности и приспособляемости. Оперативность нужна в развороте дела, приспособляемость – в изыскании лазеек в законе. Таких лазеек, чтобы дело твое стояло при любых условиях. Вот и делай выводы: если прихлопнули, то дело наше изначально имело изъяны, а их не должно быть.

– Что были, то были – тут говорить не о чем. Ну а что собираешься предпринять в последующем?

– Уже предпринял, зарегистрировав другой кооператив под названием «Кедр-плюс», – ответил после некоторого молчания, не без удовлетворения посматривая на Курицина.

Поворот такой для Виктора Николаевича был явной неожиданностью: он ворохнулся на стуле, слегка покраснел, попытался выразить на лице гримасу удивления.

«Не по нутру новостишка? – продумал Белов. – Погоди, что еще дальше-то будет…»

– Однако ты силен, бродяга. Чем же думаешь заниматься?

– Ставлю тебя в известность, зятек: передают нам часть твоего лесосечного фонда да плюс горельник, какой будет в округе. Будем готовить шпалу, вагон-стойку, пилить и гнать за кордон ассортимент. Есть и другие наметки.

– Что ты го-во-ришь?.. – раскрыл рот Курицин. – Да ты и впрямь силен. Я думал, тебя до трусов раздели, а ты сам норовишь с меня последнюю рубаху сдернуть.

– И сдерну, ежели будешь ушами хлопать. Со мной надо дружить: связи, знаешь, великая сила… В общем, я зашел к тебе посоветоваться…

Сказал и замолчал, отвернувшись к окну. Курицин заерзал на стуле, засопел. Не выдержав, спросил:

– И… в чем же могу быть полезным?

– Ежели хочешь быть в доле, то передашь мне право на заготовку на ближних к поселку участках. Твои затраты на вывозку все равно покроет государство. А нет, так я не в претензии. Мне и моего хватит. Но с тобой, зятек, в таком случае я не буду иметь в дальнейшем никаких дел.

– Да я… да что… Как скажешь, так и будет.

– Вот и договорились, – подытожил Владимир, вставая. – Бумаги подпишем после выходных дней.

– Погоди, Степаныч. Может, на выходные рванем в тайгу? Возьмем водочки, закусочки – оторвемся по полной?..

– Ага, – в тон Курицину отозвался Белов. – И девушек легкого поведения прихватим. Нет ли у тебя таких на примете?

Про «девушек» к слову пришлось, но сама мысль понравилась. Он остановился, глянул искоса на приятеля.

– А что, не все же нам в мужицкой компании водку глушить, с девушками-то способнее…

– Вот-вот, ты бы и озаботился на всякий случай, а я человек женатый, у меня другие интересы.

– И озабочусь, отчего ж не озаботиться…

– Валяй, а я еще тут один вопросик должен решить.

Ехал Белов к упомянутому Михалчику, которому звонил утром. Тот поджидал у палисадника материнского дома.

Не здороваясь, Белов вынул из кармана пачку фотографий, подал Михалчику.

– Узнаешь свою работу? – спросил.

– У-узнаю, – не стал запираться побледневший Михалчик.

– И что с тобой сделать, дружок? Я ведь подобных шуток не терплю. Рассказывай, что и как.

– Приехал К-курицин… Виктор Николаевич, – начал тот дрожащим голосом. – Снять, говорит, надо кое-что. А что – потом узнаешь. Привез его шофер меня в тайгу и говорит: с-снимай.

– А ты не подумал, чем это для тебя может кончиться?